могли себе представить, как же мы раньше жили и не знали, что есть на свете веселая девчонка, с чуть вздернутым носом, еле заметными веснушками на нежной коже и брызгами радости в глазах.

Без Юльки? Можно ли без нее? Соберутся девушки — Юлька запевает песню. Станут в круг — она уже в центре, отбивает чечетку или плывет, подбоченясь, так легко, словно ноги ее не касаются земли.

В Юльке нам нравилось все. И то, как она по-мальчишески рисовалась под бывалого летчика, и даже то, как относилась к жизни — с нарочитым пренебрежением.

Я помню Юльку всегда жизнерадостной, веселой.

И только однажды я видела ее совсем другой — притихшей, задумчивой.

Это было под вечер, когда мы собирались на полеты. В ту ночь мы должны были бомбить немецкий штаб и боевую технику в одной из кубанских станиц под Краснодаром. Юлька молча натянула на себя комбинезон, надела шлем, перекинула через плечо планшет, села на деревянные нары и безвольно опустила руки. Потом вдруг резко откинулась назад, легла на спину. Так она лежала некоторое время, глядя в потолок. О чем она думала? Мы ждали.

Наконец она с усилием сказала:

— В этой станице я выросла. Там моя мама…

Никто не произнес ни слова. Трудно было что-нибудь сказать.

Юлька решительно поднялась и куда-то ушла.

Через полчаса командир эскадрильи ставила нам боевую задачу. Задание было несколько изменено: нам предстояло бомбить боевую технику на окраине станицы, а Юлька со своим штурманом должна была на рассвете уничтожить штаб в самой станице.

— Я там знаю каждый дом, — объясняла она всем со странной торопливостью.

Мы понимали: она волнуется.

Штаб Юлька действительно разбомбила. Утром прилетела назад довольная, возбужденная. Размахивая шлемом, рассказывала:

— Понимаете, я видела свой дом! Спустилась и низко-низко над ним пролетела!..

Усталые, мы медленно шли по ровному полю аэродрома. Героем дня была Юлька. И все это признавали.

— А немцы не ждали бомбежки, — продолжала она. — Я спланировала совсем неслышно. Они только потом спохватились. Начали стрелять, когда услышали взрывы.

Ветер трепал светлые Юлькины волосы, лицо ее горело. Такой она запомнилась мне на всю жизнь — на фоне ветреного неба, гордая и счастливая.

Вскоре наши войска освободили Юлькину родную станицу. Но ей самой уже не пришлось там побывать. В одну из черных мартовских ночей Юлька была смертельно ранена.

Всего несколько месяцев летала с нами Юля Пашкова. Наша Юлька. А казалось — годы…

Они с крестами

Над целью нас обстреляли. Осколком снаряда повредило мотор, и назад Ира летела так осторожно, будто вела машину, груженную динамитом. Мотор давал перебои, но все же она дотянула до аэродрома.

До утра больше не летали. С рассветом все самолеты, кроме нашего, улетели на основную точку. А мы остались ждать, пока техники исправят мотор. Наш По-2 стоял на окраине станицы, рядом с траншеей.

Тося, техник, сразу же приступила к работе. Ей помогала ее подруга Вера.

— Тут работы не так уж много. Быстро сменим, что надо. Через час-полтора будет готово, — пообещала она. — Идите отдохните.

Нам с Ирой делать было нечего, и мы решили прилечь в пустой хате, неподалеку от самолета. Страшно хотелось спать. Спокойно шли мы по заросшей травой улице. Было тихо.

Внезапно послышался гул, и мы увидели истребителей, летевших парой совсем низко. Мы не сразу сообразили, что это фашистские самолеты.

— Иринка, они с крестами!

Только я успела сказать это, как раздались выстрелы. Истребители, пикируя один за другим, стреляли из пулеметов и пушек. Мы забежали в хату.

Кругом стоял грохот, от пушечных выстрелов дрожали стены, дребезжали стекла. С испугу я бросилась зачем-то закрывать окна. Как будто это могло защитить нас.

Снаряды рвались на дороге, в саду, возле хаты. Пробило дырку в потолке, другую — в глиняной стене. Мне стало страшно: убьют нас вот так, нелепо… где-то в хате…

Хотелось куда-нибудь спрятаться, но, кроме стола и кровати, в комнате ничего не было. Мы залезли под стол и сидели там, пока не кончилась штурмовка. Стол, конечно, не броня, но все-таки… Какая ни есть, а крыша над головой.

Когда, расстреляв боеприпасы, фашистские летчики улетели, мы побежали к нашему самолету. Техники уже хлопотали возле него. Он был цел, наш По-2. Только в фюзеляже зияли две дыры да левое крыло было порядком разорвано. Поджечь его истребители не успели, видно, боеприпасов не хватило.

Тося ворчала:

— Проклятые, добавили нам работы. Не могли попозже прилететь…

Рука у нее чуть повыше локтя была перевязана белым лоскутом, на котором краснело пятно.

— Что у тебя с рукой? — спросила Ира.

— Это? Да ничего, ерунда.

— Ее ранили. Правда, кость не задета, — сказала Вера. И тут же возмущенно добавила: — Она же из траншеи выбежала, когда они строчили по самолету! Не могла усидеть! Как же — спасти хотела!

— Дай лучше ключ, — не обращая внимания на то, что о ней говорили, сказала Тося и стала завинчивать гайку.

Потом посмотрела на нас и засмеялась:

— Я б им, чертям, показала, как строчить по самолету! Просто не успела… Быстро улетели. А рука ничего, вот смотрите…

Она несколько раз согнула и разогнула руку, глядя на нас.

Мы любили своего техника. Ведь успех боевого вылета зависел и от нее. Наш самолет всегда был исправен, мотор работал безотказно. А кроме того, Тося умела как-то вовремя улыбнуться, пошутить, и от этого становилось легче на душе, спадало напряжение перед трудным вылетом, улучшалось настроение.

Я смотрела, как уверенно двигаются ее ловкие, сильные руки. Левая, вероятно, все-таки сильно болела, потому что Тося берегла ее, стараясь особенно не утруждать. Там, где не могла сама, она говорила Вере, что и как делать.

Она душой болела за свой самолет. И сейчас, наблюдая, как старательно, забыв обо всем, она работает, я чувствовала себя в чем-то виноватой: ведь я пряталась под стол в то время, когда Тося выбегала, чтобы спасти самолет. Пусть даже спасти его было невозможно…

Цветут яблони

Большой аэродром под Краснодаром. Настоящий — с капонирами. Так что наши По-2 стоят не где-нибудь у хаток на деревенской улице, а на стоянках, окруженных земляным валом. Стоят важно и никого не боятся.

Но с воздуха их отлично видно. И в первую очередь их выдают капониры… В этом мы убедились, когда нас два-три раза пробомбили фашистские самолеты. Нет, лучше летать с небольшой площадки где-нибудь на окраине станицы и прятать самолеты в садах! Не нужно нам настоящего аэродрома!..

…Весна 1943-го.